Ирина Лагунина: Мы продолжаем сегодня историческое исследование Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Напомню, эта глава посвящена организации, которая вела в оккупированной нацистами Европе полуподпольное существование и имела свою программу возрождения России. Глава пятая, «Легальное подполье». Часть вторая.
Владимир Абаринов: В прошлый раз мы остановились на том, что позиция Гитлера в отношении оккупированных советских территорий, которым он не собирался предоставлять никакого подобия государственной самостоятельности, стала тяжелым ударом для руководства Народно-трудового союза. Однако спустя несколько дней к организации проявил интерес высокопоставленный сотрудник Восточного министерства. С действующими лицами отрывка из книги Байдалакова, который мы сейчас услышим, мы уже знакомы.
"Через несколько дней председатель Союза получил от Владимира Деспотули сообщение, что с ним хочет встретиться частным образом помощник Розенберга, доктор Рудольф Адамович Лейбрандт. Встреча его, Деспотули и Байдалакова состоялась в пять часов дня в кафе «Алойз» на Вюртембергплатц. Говорили по-русски, тянули коньяк под легкую музыку небольшого оркестра. Тема двухчасовой беседы – перспектива войны на востоке. Лейбрандт сам говорил мало и больше спрашивал суждение Байдалакова. Последний не скрывал своего убеждения, что политика Третьего рейха на востоке неизбежно приведет советские армии в Берлин. Лейбрандт внимательно слушал, переглядываясь изредка с Деспотули, не возражал. Прощаясь, просил хранить в тайне сам факт встречи".
Владимир Абаринов: Ситуация двусмысленная и даже парадоксальная: НТС как будто не запрещен нацистскими властями, но влиятельный чиновник правительства встречается с его представителями тайно. Какое-то полуподполье или, лучше сказать, легальное подполье.
Игорь, что же в такой ситуации предпринял НТС?
Игорь Петров: При поддержке тогда одних немецких ведомств и временном нейтралитете других союз начал проникать в различные управленческие и военные пропагандистские немецкие структуры. Благодаря поддержке Лейбрандта, к примеру, Казанцев, впоследствии автор известной книги "Третья сила", оказался в отделе пропаганды Главного командования Вермахта. Два или три члена НТС работали у Деспотули в "Новом слове", еще несколько человек работали в "Винете", которая тогда только возникла и готовила первые агитационные радиопередачи. Потом сотрудники НТС попали в качестве лекторов в Вустрау на курсы подготовки персонала Восточного министерства, о которых мы уже упоминали в прошлой передаче.
Тут еще раз процитирую Тензерова: "Лагерь Вустрау был полностью в руках НТС. Мы называли его "вотчина НТС". НТС действовал так: его руководители должны были давать рекомендации в Восточное министерство касательно того, кто из курсантов Вустрау будет послан на работу на оккупированных территориях. Таким образом они добивались того, что руководящие кадры, посланные в оккупированные советские области, были людьми НТС, которые параллельно бы выполняли задания НТС".
Тут как раз упоминается и вторая цель – инфильтрация местной администрации на оккупированных территориях. В мемуарах еще одного НТСовца Георгия Гандзюка рассказывается, что, попав в Смоленск, он пришел к сотруднику немецкой администрации, и тот чудесным образом немедленно назначил Гандзюка заместителем бургомистра Смоленска так, что тот даже возразить не успел. Утвердившись на этой должности, Гандзюк подал бургомистру, известному нам Борису Меньшагину, проект назначения одного из членов союза заведующим городским транспортом, другого члена союза заведующим отделом помощи беженцам, те в свою очередь открыли новые вакансии. Вскоре в Смоленске оказалось несколько десятков белоэмигрантов, сотрудников НТС.
Тензеров считает, что НТС не был слепым проводником немецкой национальной политики. Младшему персоналу НТС, от членов городской управы до мелких пропагандистов, сверху спускались специальные инструкции с такими целями: первое – нейтрализовывать германские настроения в оккупированной России, особенно в административной среде. Второе: вытеснить всех прежних советских чиновников, о которых было известно, что они коммунисты. Третье: продвигать собственные партийные интересы, то есть готовить кадры. Четвертое: способствовать общерусским национальным целям.
Владимир Абаринов: Ну и в какой же мере им удалось осуществить эту программу?
Игорь Петров: Звучит это все, конечно, очень красиво, но вписываясь в немецкие властные структуры, члены НТС волей-неволей вынуждены были проводить политику этих самых структур. Того же самого заместителя бургомистра Гандзюка обвиняют в соучастии в убийстве евреев в смоленском гетто. Другие члены НТС участвовали в борьбе с партизанами. В антисемитской пропаганде замарались практически все НТСовцы, работавшие в соответствующих немецких структурах. Число же НТСовцев, которые, столкнувшись с практикой немецкого управления на оккупированных территориях, из чувства протеста эти самые органы управления покинуло, оно невелико. Большинство мимикрировало, ожидая, что когда-нибудь в будущем наступит удобный момент для реализации их планов.
Можно ли оправдать эту деятельность благими намерениями? Вопрос, как мне кажется, спорный.
Владимир Абаринов: Сейчас мы услышим отрывок из книги Дмитрия Брунста «Записки бывшего эмигранта», в которой он рассказывает о своих впечатлениях от первого посещения лагеря военнопленных.
"Первая моя встреча с советскими военнопленными произошла в сентябре-октябре 1941 года. На машинах вместе с немецкими сотрудниками пропагандистских гитлеровских учреждений я приехал в огромный лагерь недалеко от Берлина. Это было поле, огороженное колючей проволокой, где не было ни бараков, ни сараев, ничего. Там под открытым небом стояли, сидели, лежали, ходили тысячи голодных, замерзших, измученных и оборванных людей. Первое, самое острое впечатление, которое я запомнил до сих пор и о котором еще тогда же говорил жене и другим, это было чувство, что мое место не тут – с компанией жирных, довольных немцев, смотревших на пленных как на диких зверей, а там, среди военнопленных. Это впечатление не стерлось и от разговоров с пленными. Но после разговоров с ними я почувствовал, что вся эта масса настроена отнюдь не так, как мы рисовали себе до этого. Ведь это был тот самый народ, который мы себе представляли борющимся, ненавидящим советскую власть. Оказывается. немец-комендант, ответивший на вопрос, много ли среди пленных большевиков, словами: «Да это все большевики», - был более прав, чем я. Пленные говорили со мной вынужденно, даже отчужденно, неохотно, не выражая никакой ненависти к советской власти. Эти первые впечатления показали мне многое, еще больше дали сердцу. И хотя рассудок сразу же подыскал тысячи доводов, вроде того что эти люди обмануты пропагандой, что задача наша труднее, чем мы думали, что дурман у пленных развеется, но эти первые впечатления глубоко запали в душу".
Владимир Абаринов: Нельзя не обратить внимание на то, что книга Брунста написана с покаянной интонацией и этим резко отличается от многих аналогичных сочинений.
Игорь Петров: Объяснение этому понятно. Дмитрию Брунсту, выросшему в Праге в семье эмигрантов, на момент начала войны было чуть больше 30-ти. Он тоже последовал призыву руководства НТС, приехал в Берлин, как раз работал в радиоотделе "Винеты", потом в Вустрау. Кстати, в Вустрау он познакомился и подружился с другим нашим героем – Тензеровым, и тот затем женился на сестре Брунста. А вот в конце войны Брунсту не повезло: он под Прагой попал в советский плен, сидел в лагерях и, выйдя на свободу, написал покаянную книгу о своем НТСовском прошлом, которая здесь цитируется.
Порой утверждается, что на книге стоит лишь его имя, писалась она на самом деле в КГБ, что мне кажется сомнительным – слишком уж детально проработаны мноиге эпизоды. Разумеется, эта книга несвободна от советского идеологического флера, тем не менее, с фактологической точки зрения очень интересна.
Владимир Абаринов: И еще один отрывок из книги Брунста – об иллюзиях, которые питал НТС.
"К началу войны НТС пришел с грузом всех тех иллюзий и представлений, о которых я говорил выше. Одной из этих иллюзий, усиленно поддерживаемой центром, было представление о нашей «независимости», самостоятельности от немецких хозяев; представление, что мы ведем свою работу, что немцев-фашистов мы только используем в интересах будущей России. Эта установка была принята в самом начале войны, зафиксирована во многих решениях (конечно, только устных) Исполнительного бюро, фигурировала во многих, если не во всех, разговорах с ответственными членами НТС. Позднее эта установка вылилась в лозунг о создании «третьей силы». Тогда, вначале, говорилось, что мы всюду и везде должны вести только свою линию, добиваться только своих целей, в качестве кого бы мы ни работали. С немцами мы-де должны сотрудничать только для проникновения на Восток, для создания своей базы, для материального обеспечения организации, сохраняя полную внутреннюю свободу и независимость".
Владимир Абаринов: Игорь, вы тоже считаете идею «третьей силы» иллюзией?
Игорь Петров: Сначала насчет числительного "третья". Безусловно, если в НТС какое-то очарование нацистской идеологией было, то после первых месяцев войны оно прошло. С этим спорить нет смысла. С этого момента они не были больше пронацистскими, а пробольшевистскими они не были изначально. Но с другой стороны, мы сегодня уже говорили, они продолжали работать в нацистских структурах и фактически помогать немцам вести их политику на оккупированных территориях. Можно ли это обозначить цифрой три? Я не уверен. Максимум – два с половиной.
Уже цитировавшийся полковник Олетс писал все в том же отчете: "Сейчас говорят, что НТС боролся и против нацизма, и против большевизма. На это я могу ответить следующее: пока царило впечатление, что Германия выиграет войну, НТС жаждал сотрудничества с немецким ведомствами и разведкой, но когда стало ясно, что вероятно победят союзники, НТС начала работать на обе стороны и тем самым стал даже более опасным для немецкого дела".
Теперь насчет силы. На первом этапе инфильтрации НТС из-за малочисленности силу из себя еще не представлял. На втором этапе, когда в НТС шел приток новых членов, как из числа населения оккупированных территорий, так и из числа военнопленных (к примеру, членами НТС стали такие видные деятели власовского движения, как генерал Трухин и полковник Меандров), в этот момент численной силой НТС, безусловно, стал, но, наверное, за исключением старых членов союза, не слишком организованной и скоординированной.
Кроме того, как мне кажется, сила подразумевает возможность какого-то активного выступления на этой самой третьей стороне. В какой момент, каким образом НТС смог бы это выступление организовать, я, честно говоря, не вижу. Деятельность ограничилась привлечением новых кадров, политпросвещением и ожиданием того, как повернутся события. Повернулись они так, что в какой-то момент нацисты окончательно разочаровались в НТС как в политическом союзнике.
Снова процитирую полковника Олетса: "С течением времени обнаружилось, что постоянное соперничество между эмигрантскими группами стало столь фанатичным, что их использование как групп более неоправданно. Более эффективным оказалось использование для разведывательной работы отдельных русских, которые были независимы и на которых можно полагаться".
Если раньше немецкие службы безопасности закрывали глаза на полутайную, скажем так, деятельность НТС по пропаганде собственных целей, расширения собственных рядов, то теперь союз попал под прицел гестапо. К тому же летом 43-го Георг Лейбрандт потерял свой пост в Восточном министерстве и в итоге в середине 44-го многие члены НТС угодили под ту самую машину, которой в начале войны прислуживали. Но об этом мы будем говорить в дальнейшем.
Владимир Абаринов: В прошлый раз мы остановились на том, что позиция Гитлера в отношении оккупированных советских территорий, которым он не собирался предоставлять никакого подобия государственной самостоятельности, стала тяжелым ударом для руководства Народно-трудового союза. Однако спустя несколько дней к организации проявил интерес высокопоставленный сотрудник Восточного министерства. С действующими лицами отрывка из книги Байдалакова, который мы сейчас услышим, мы уже знакомы.
"Через несколько дней председатель Союза получил от Владимира Деспотули сообщение, что с ним хочет встретиться частным образом помощник Розенберга, доктор Рудольф Адамович Лейбрандт. Встреча его, Деспотули и Байдалакова состоялась в пять часов дня в кафе «Алойз» на Вюртембергплатц. Говорили по-русски, тянули коньяк под легкую музыку небольшого оркестра. Тема двухчасовой беседы – перспектива войны на востоке. Лейбрандт сам говорил мало и больше спрашивал суждение Байдалакова. Последний не скрывал своего убеждения, что политика Третьего рейха на востоке неизбежно приведет советские армии в Берлин. Лейбрандт внимательно слушал, переглядываясь изредка с Деспотули, не возражал. Прощаясь, просил хранить в тайне сам факт встречи".
Владимир Абаринов: Ситуация двусмысленная и даже парадоксальная: НТС как будто не запрещен нацистскими властями, но влиятельный чиновник правительства встречается с его представителями тайно. Какое-то полуподполье или, лучше сказать, легальное подполье.
Игорь, что же в такой ситуации предпринял НТС?
Игорь Петров: При поддержке тогда одних немецких ведомств и временном нейтралитете других союз начал проникать в различные управленческие и военные пропагандистские немецкие структуры. Благодаря поддержке Лейбрандта, к примеру, Казанцев, впоследствии автор известной книги "Третья сила", оказался в отделе пропаганды Главного командования Вермахта. Два или три члена НТС работали у Деспотули в "Новом слове", еще несколько человек работали в "Винете", которая тогда только возникла и готовила первые агитационные радиопередачи. Потом сотрудники НТС попали в качестве лекторов в Вустрау на курсы подготовки персонала Восточного министерства, о которых мы уже упоминали в прошлой передаче.
Тут еще раз процитирую Тензерова: "Лагерь Вустрау был полностью в руках НТС. Мы называли его "вотчина НТС". НТС действовал так: его руководители должны были давать рекомендации в Восточное министерство касательно того, кто из курсантов Вустрау будет послан на работу на оккупированных территориях. Таким образом они добивались того, что руководящие кадры, посланные в оккупированные советские области, были людьми НТС, которые параллельно бы выполняли задания НТС".
Тут как раз упоминается и вторая цель – инфильтрация местной администрации на оккупированных территориях. В мемуарах еще одного НТСовца Георгия Гандзюка рассказывается, что, попав в Смоленск, он пришел к сотруднику немецкой администрации, и тот чудесным образом немедленно назначил Гандзюка заместителем бургомистра Смоленска так, что тот даже возразить не успел. Утвердившись на этой должности, Гандзюк подал бургомистру, известному нам Борису Меньшагину, проект назначения одного из членов союза заведующим городским транспортом, другого члена союза заведующим отделом помощи беженцам, те в свою очередь открыли новые вакансии. Вскоре в Смоленске оказалось несколько десятков белоэмигрантов, сотрудников НТС.
Тензеров считает, что НТС не был слепым проводником немецкой национальной политики. Младшему персоналу НТС, от членов городской управы до мелких пропагандистов, сверху спускались специальные инструкции с такими целями: первое – нейтрализовывать германские настроения в оккупированной России, особенно в административной среде. Второе: вытеснить всех прежних советских чиновников, о которых было известно, что они коммунисты. Третье: продвигать собственные партийные интересы, то есть готовить кадры. Четвертое: способствовать общерусским национальным целям.
Владимир Абаринов: Ну и в какой же мере им удалось осуществить эту программу?
Игорь Петров: Звучит это все, конечно, очень красиво, но вписываясь в немецкие властные структуры, члены НТС волей-неволей вынуждены были проводить политику этих самых структур. Того же самого заместителя бургомистра Гандзюка обвиняют в соучастии в убийстве евреев в смоленском гетто. Другие члены НТС участвовали в борьбе с партизанами. В антисемитской пропаганде замарались практически все НТСовцы, работавшие в соответствующих немецких структурах. Число же НТСовцев, которые, столкнувшись с практикой немецкого управления на оккупированных территориях, из чувства протеста эти самые органы управления покинуло, оно невелико. Большинство мимикрировало, ожидая, что когда-нибудь в будущем наступит удобный момент для реализации их планов.
Можно ли оправдать эту деятельность благими намерениями? Вопрос, как мне кажется, спорный.
Владимир Абаринов: Сейчас мы услышим отрывок из книги Дмитрия Брунста «Записки бывшего эмигранта», в которой он рассказывает о своих впечатлениях от первого посещения лагеря военнопленных.
"Первая моя встреча с советскими военнопленными произошла в сентябре-октябре 1941 года. На машинах вместе с немецкими сотрудниками пропагандистских гитлеровских учреждений я приехал в огромный лагерь недалеко от Берлина. Это было поле, огороженное колючей проволокой, где не было ни бараков, ни сараев, ничего. Там под открытым небом стояли, сидели, лежали, ходили тысячи голодных, замерзших, измученных и оборванных людей. Первое, самое острое впечатление, которое я запомнил до сих пор и о котором еще тогда же говорил жене и другим, это было чувство, что мое место не тут – с компанией жирных, довольных немцев, смотревших на пленных как на диких зверей, а там, среди военнопленных. Это впечатление не стерлось и от разговоров с пленными. Но после разговоров с ними я почувствовал, что вся эта масса настроена отнюдь не так, как мы рисовали себе до этого. Ведь это был тот самый народ, который мы себе представляли борющимся, ненавидящим советскую власть. Оказывается. немец-комендант, ответивший на вопрос, много ли среди пленных большевиков, словами: «Да это все большевики», - был более прав, чем я. Пленные говорили со мной вынужденно, даже отчужденно, неохотно, не выражая никакой ненависти к советской власти. Эти первые впечатления показали мне многое, еще больше дали сердцу. И хотя рассудок сразу же подыскал тысячи доводов, вроде того что эти люди обмануты пропагандой, что задача наша труднее, чем мы думали, что дурман у пленных развеется, но эти первые впечатления глубоко запали в душу".
Владимир Абаринов: Нельзя не обратить внимание на то, что книга Брунста написана с покаянной интонацией и этим резко отличается от многих аналогичных сочинений.
Игорь Петров: Объяснение этому понятно. Дмитрию Брунсту, выросшему в Праге в семье эмигрантов, на момент начала войны было чуть больше 30-ти. Он тоже последовал призыву руководства НТС, приехал в Берлин, как раз работал в радиоотделе "Винеты", потом в Вустрау. Кстати, в Вустрау он познакомился и подружился с другим нашим героем – Тензеровым, и тот затем женился на сестре Брунста. А вот в конце войны Брунсту не повезло: он под Прагой попал в советский плен, сидел в лагерях и, выйдя на свободу, написал покаянную книгу о своем НТСовском прошлом, которая здесь цитируется.
Порой утверждается, что на книге стоит лишь его имя, писалась она на самом деле в КГБ, что мне кажется сомнительным – слишком уж детально проработаны мноиге эпизоды. Разумеется, эта книга несвободна от советского идеологического флера, тем не менее, с фактологической точки зрения очень интересна.
Владимир Абаринов: И еще один отрывок из книги Брунста – об иллюзиях, которые питал НТС.
"К началу войны НТС пришел с грузом всех тех иллюзий и представлений, о которых я говорил выше. Одной из этих иллюзий, усиленно поддерживаемой центром, было представление о нашей «независимости», самостоятельности от немецких хозяев; представление, что мы ведем свою работу, что немцев-фашистов мы только используем в интересах будущей России. Эта установка была принята в самом начале войны, зафиксирована во многих решениях (конечно, только устных) Исполнительного бюро, фигурировала во многих, если не во всех, разговорах с ответственными членами НТС. Позднее эта установка вылилась в лозунг о создании «третьей силы». Тогда, вначале, говорилось, что мы всюду и везде должны вести только свою линию, добиваться только своих целей, в качестве кого бы мы ни работали. С немцами мы-де должны сотрудничать только для проникновения на Восток, для создания своей базы, для материального обеспечения организации, сохраняя полную внутреннюю свободу и независимость".
Владимир Абаринов: Игорь, вы тоже считаете идею «третьей силы» иллюзией?
Игорь Петров: Сначала насчет числительного "третья". Безусловно, если в НТС какое-то очарование нацистской идеологией было, то после первых месяцев войны оно прошло. С этим спорить нет смысла. С этого момента они не были больше пронацистскими, а пробольшевистскими они не были изначально. Но с другой стороны, мы сегодня уже говорили, они продолжали работать в нацистских структурах и фактически помогать немцам вести их политику на оккупированных территориях. Можно ли это обозначить цифрой три? Я не уверен. Максимум – два с половиной.
Уже цитировавшийся полковник Олетс писал все в том же отчете: "Сейчас говорят, что НТС боролся и против нацизма, и против большевизма. На это я могу ответить следующее: пока царило впечатление, что Германия выиграет войну, НТС жаждал сотрудничества с немецким ведомствами и разведкой, но когда стало ясно, что вероятно победят союзники, НТС начала работать на обе стороны и тем самым стал даже более опасным для немецкого дела".
Теперь насчет силы. На первом этапе инфильтрации НТС из-за малочисленности силу из себя еще не представлял. На втором этапе, когда в НТС шел приток новых членов, как из числа населения оккупированных территорий, так и из числа военнопленных (к примеру, членами НТС стали такие видные деятели власовского движения, как генерал Трухин и полковник Меандров), в этот момент численной силой НТС, безусловно, стал, но, наверное, за исключением старых членов союза, не слишком организованной и скоординированной.
Кроме того, как мне кажется, сила подразумевает возможность какого-то активного выступления на этой самой третьей стороне. В какой момент, каким образом НТС смог бы это выступление организовать, я, честно говоря, не вижу. Деятельность ограничилась привлечением новых кадров, политпросвещением и ожиданием того, как повернутся события. Повернулись они так, что в какой-то момент нацисты окончательно разочаровались в НТС как в политическом союзнике.
Снова процитирую полковника Олетса: "С течением времени обнаружилось, что постоянное соперничество между эмигрантскими группами стало столь фанатичным, что их использование как групп более неоправданно. Более эффективным оказалось использование для разведывательной работы отдельных русских, которые были независимы и на которых можно полагаться".
Если раньше немецкие службы безопасности закрывали глаза на полутайную, скажем так, деятельность НТС по пропаганде собственных целей, расширения собственных рядов, то теперь союз попал под прицел гестапо. К тому же летом 43-го Георг Лейбрандт потерял свой пост в Восточном министерстве и в итоге в середине 44-го многие члены НТС угодили под ту самую машину, которой в начале войны прислуживали. Но об этом мы будем говорить в дальнейшем.