Я ничего не знаю о той войне. Мне 44 года. Я ничего не знаю о той войне. В 12 лет меня ранила книга "Говорят погибшие герои", потом накрыла чёрным "Записки из Бухенвальда", убила "Время жить и время умирать". Моё сознание наполнено до краёв фильмом "Летят журавли", где нет ни слова о фашистах и фрицах, но есть белка и записка из вечности.
У меня есть личный порог на пути к вечности. Фамильный. Семейная "белка". Две чашки с блюдцами в серванте. Из них никогда ничего не пьют. Они – наш фамильный временной континиум. Вход в 1945 год. Где-то там под Берлином…
Моя двоюродная бабушка, родная тётка мамы, вырастившая и воспитавшая её, Анна Андреевна Курипко прорвалась сквозь ту войну в железнодорожных войсках от берегов Днепра Украины до пригородов немецкой столицы. Ну, знаете, это – снаряды, оружие, техника, раненые, пленные туда, пленные оттуда… Она умерла в мирное время ещё до моего рождения. Я не успела спросить у неё, что было после захода солнца где-нибудь в январе 43-го или на рассвете в марте 45-го. Всё, что нам досталось из незаданных вопросов и не полученных ответов, - это трофейные чашки. И легенда.
Всё своё детство я любовалась этой легендой за стеклом серванта. Там такая пастораль, такие женщины! Почётные, вечные гости в нашей семье. Маленькими детьми со старшей сестрой мы брали их с трепетом в руки, мыли, вытирали и снова ставили в сервант. Нам о войне и мире они говорят больше, чем лозунги, плакаты и военные марши и всяческая болтология нынешних ура-патриотов, крякающих из всех углов бывших фронтов той войны. Эти чашки подарила бабушке Ане немецкая фрау в знак благодарности, что не подвергли насилию и не мародёрствовали солдаты из её части. Это всё, что она привезла по возвращении с войны. Ордена, медали, болезни шли в отдельном наборе.
Совсем недавно я узнала, что чудные женщины на трофейных чашках созданы известной швейцарской художницей Ангеликой Кауффман (Angelica Kauffman). Но так и осталось для нас неизвестным, из какого предместья Берлина был увезён единственный немецкий трофей нашей семьи.
Не пьём мы из него ни чай, ни кофе, ни молоко, не потому, что это красивый трофей. Просто как-то страшно… За ним слишком много ужаса, крови и боли.
Я ничего не знаю о той войне.
У меня есть личный порог на пути к вечности. Фамильный. Семейная "белка". Две чашки с блюдцами в серванте. Из них никогда ничего не пьют. Они – наш фамильный временной континиум. Вход в 1945 год. Где-то там под Берлином…
Моя двоюродная бабушка, родная тётка мамы, вырастившая и воспитавшая её, Анна Андреевна Курипко прорвалась сквозь ту войну в железнодорожных войсках от берегов Днепра Украины до пригородов немецкой столицы. Ну, знаете, это – снаряды, оружие, техника, раненые, пленные туда, пленные оттуда… Она умерла в мирное время ещё до моего рождения. Я не успела спросить у неё, что было после захода солнца где-нибудь в январе 43-го или на рассвете в марте 45-го. Всё, что нам досталось из незаданных вопросов и не полученных ответов, - это трофейные чашки. И легенда.
Всё своё детство я любовалась этой легендой за стеклом серванта. Там такая пастораль, такие женщины! Почётные, вечные гости в нашей семье. Маленькими детьми со старшей сестрой мы брали их с трепетом в руки, мыли, вытирали и снова ставили в сервант. Нам о войне и мире они говорят больше, чем лозунги, плакаты и военные марши и всяческая болтология нынешних ура-патриотов, крякающих из всех углов бывших фронтов той войны. Эти чашки подарила бабушке Ане немецкая фрау в знак благодарности, что не подвергли насилию и не мародёрствовали солдаты из её части. Это всё, что она привезла по возвращении с войны. Ордена, медали, болезни шли в отдельном наборе.
Совсем недавно я узнала, что чудные женщины на трофейных чашках созданы известной швейцарской художницей Ангеликой Кауффман (Angelica Kauffman). Но так и осталось для нас неизвестным, из какого предместья Берлина был увезён единственный немецкий трофей нашей семьи.
Не пьём мы из него ни чай, ни кофе, ни молоко, не потому, что это красивый трофей. Просто как-то страшно… За ним слишком много ужаса, крови и боли.
Я ничего не знаю о той войне.
