В России последние месяцы ужесточилось преследование сторонников оппозиции, активистов, независимых СМИ и общественных организаций.
Репрессиям подвергаются и случайные люди, вышедшие на протесты, и активисты, известные своей критической позицией по отношению к властям.

Программист Александр Федеряков был задержан из-за участия в московской демонстрации в поддержку оппозиционного лидера Алексея Навального, который был арестован в январе по возвращении из Германии, где проходил лечение после отравления, совершенного, предположительно, российскими спецслужбами. Федерякова обвинили в том, что он распылил газ из баллончика "в сторону сотрудников ОМОНа" во время акции 23 января. Он отрицает вину и утверждает, что мирно стоял среди демонстрантов.

Активистка Pussy Riot Мария Алехина, помещенная под домашний арест по так называемому "санитарному делу", в конце июня была арестована на 15 суток, когда вышла из дома, чтобы сделать прививку против коронавируса. Одновременно с ней были арестованы другие активисты Pussy Riot – по подозрению в том, что они якобы планировали некие акции.

Борис Беленкин, один из руководителей исторического общества "Мемориал", созданного в конце 1980 годов для изучения истории политических репрессий в СССР и внесенного решением российских властей в список "иностранных агентов", говорит: "Люди опять оказались с тем, с чем надеялись за свою жизнь больше никогда не сталкиваться, – с новыми репрессиями. Нынешняя власть чуть-чуть берет от 1937 года, от 1977 года, от 1927 года. Репрессии разноплановые, пока еще не массовые, но это репрессии, которые приводят нас к печальной мысли, что то, чем занимался "Мемориал", – это вовсе не какая-то ретроспекция в прошлое, а это, к сожалению, и печальное настоящее".

Семья Федерякова, Алехина и Беленкин – в фильме Андрея Киселева "Репрессии'21".

Анастасия Федерякова, жена Александра Федерякова. У них двое маленьких детей.

Мы находимся рядом с СИЗО "Матросская тишина", это СИЗО-1, ждем своей очереди для того, чтобы передать медицинские препараты [Саше], он не очень хорошо себя чувствует, ему нужны лекарства. Будем пытаться пробиться и передать их в живой очереди.

23 января на несогласованном митинге кто-то распылил баллончик. Но дело в том, что сами бойцы не видели нападавшего, потому что распылили за их спинами. Саша ничего не видел, никаких резких запахов не помнит. Он ничего он не делал, у него не было баллончика, он никогда бы не причинил вред сотрудникам полиции, вообще любому человеку. Он абсолютно спокойный, адекватный. Следователь выдвинул предположение, что он поддался влиянию толпы и на эмоциях зачем-то побежал на омоновцев. Но это просто бред. Он попал в прямую трансляцию "Дождя" и нескольких других журналистов, там видно, что весь митинг он абсолютно спокойно идет, ни во что не вмешивается, наблюдает, старается держаться подальше от стычек. И вдруг что-то должно было ему ударить в голову, чтобы откуда-то достал баллончик, зачем-то напал на омоновцев, которые вообще его не трогали, через одну секунду тут же спокойно вернулся в толпу и продолжил идти. Это немыслимо, это неадекватно, нелогично. Мне кажется, что правоохранители просто решили кого-то найти, [и вот] нашли человека. После этого Саша зашел в метро, там камеры распознали лицо. Видимо, они просто взяли первого попавшегося человека, которого удалось распознать по камерам в метро, и решили: о, классно, это будет наш обвиняемый. Скорее всего, они не нашли того, кто действительно совершил это правонарушение, и решили арестовать того, кого проще было найти.

У меня главный напиток кофе, потому что я почти перестала спать, когда Сашу арестовали, конечно, я только на кофе выживаю. Я думаю, что многие жены, родственники любых заключенных меня поймут.

У Саши очень много увлечений. Один из его больших проектов – это создание собственной компьютерной игры. Саша прислал письмо своему другу, что в "Медиазоне" опубликовали статью [о нем], и его завалили письмами незнакомые люди. Саша передает всем огромное спасибо за поддержку. Он пишет: "Вместо того, чтобы стать известным разработчиком компьютерной игры, я вошел в историю как политический заключенный". И много смайликов.

Мария Алехина

Сегодня у нас будет продление домашнего ареста, меры пресечения. Я уже пять месяцев практически сижу на домашнем аресте без прогулок.

В принципе, "санитарное дело" интересно прежде всего как маркер времени: без пандемии, ковида и всех тех обстоятельств, в которые попал мир за последний год с лишним, такого дела возникнуть не могло бы. При других обстоятельствах после возвращения Навального и еще парочки акций Pussy Riot меня бы закрыли по какой-нибудь другой статье. Нас обвиняют в подстрекательстве к нарушению санитарных норм, совершенном по неосторожности. Немного абсурдная тема, когда нас обвиняют в том, что мы подстрекали к совершению преступления людей, которые совершили его по неосторожности, а не умышленно. У меня это второе уголовное дело. Конечно, если так происходит, начинаешь сравнивать. Первое уголовное дело было в 2012-м, а это 2021-й, поменялось практически все. Маркеров "в тюрьме", "за решеткой" нет, а уничтожение жизни, которой ты жил, есть. Что делает эта штучка [браслет слежения на ноге] – она тебя лишает работы. Как люди [под домашним арестом] кормят семью, если у них нет запасов? Задумывается ли кто-то об этом? Вряд ли. Но нет картинки, где человек находится за решеткой. Хотя даже картинки, где люди находятся за решеткой, стали частью обычной реальности, уже никто не удивляется, уже никто не в шоке.

Люди не очень ценят действия друг друга, предпочитая делать акцент на том, как адски нас всех прессуют. Например, уголовное дело против журнала DOXA. Идет разговор о том, что существует такое ужасное уголовное дело, которое высосано из пальца и является одним из звеньев репрессивного тренда. Но забывают сказать о том, что эти ребята еще 10 лет назад ходили в школу, решили делать журнал, но [несмотря на преследование] не отказались от своей точки зрения, не унывают и действуют. Они на 8–10 лет меня младше. Здорово, что такие люди появляются, не все сваливают учиться в Лондон. Навальный, например, [несмотря] на покушение на его жизнь, возвращается сюда, по сути зная, что возвращается в тюрьму. Это очень круто. Мне кажется, надо больше смотреть на то, что мы делаем, и ценить это. Люди часто склонны считать: ну вот, у нас нет миллиона человек сейчас под стенами Кремля, значит все [пропало]. Так, мне кажется, не очень эффективно.

Борис Беленкин

Понятие "иностранный агент" – это из эпохи Большого террора. Поскольку "иноагентами" были агенты иностранных разведок, а в русском языке "иностранный агент" – это шпион, не надо тут лукавить и лгать, врать, как это у нас обычно делают первые и десятые лица государства, агитпроп наш российский. Конечно, имеется в виду шпион. Все это сделано для попытки привить населению представление об организациях, агентах иностранных разведок, что опять же абсолютная калька с 30-х годов, когда надо расколоть общество, даже не расколоть, а натравить одну часть общества на другую, чтобы не только спецслужбы тебя травили, но и уже твои соседи по дому, по городу могли тебя травить, доносить, стучать и так далее.

У нас [в советское время] были иностранные голоса, которые мы слушали, самиздат и, главное, тамиздат. Теперь уже никаких тамиздатов – это неактуально. Есть пространство интернета, которое пока не закрыто. Закроется, наверное, мы вернемся опять к опыту самиздата. Издевательства в тюрьме, аресты – это все повторяется, это все было. Но это все вынужденный плагиат. Власть, безусловно, не видит этой рифмы. Она, может, думает иногда, что это здорово и смешно, но эта рифма скрывает в себе достаточно печальные и очень опасные в будущем моменты для этой же власти. Все негативно повторяющееся, конечно, обречено стать фарсом. Да и герои сейчас фарсовые вполне. Но кому-то сейчас от этого фарса больно, даже тем, кто сидит под домашним арестом, я уже не говорю про тех, кто сидит в тюрьмах и лагерях, на зонах.

Политзаключенные, – к сожалению, от нас это явление никуда не ушло. Здесь у нас коллекция книг памяти жертв политических репрессий, собранных по регионам. Думаю, это одна из самых больших коллекций подобных изданий в России. Когда-то, когда закончились годы перестройки, начались 90-е годы, началась эпоха демократических свобод, мы понимали, что будем рассказывать о том, что было раньше. И люди во многом стали терять интерес к прошлому, потому что жили актуальностью, а актуальность была тяжелой экономически. Когда 90-е ушли, то люди опять оказались с тем, с чем надеялись за свою жизнь больше никогда не сталкиваться, – с новыми репрессиями. Мы, как во времена Хрущева, Брежнева, Андропова, даже во времена Сталина, вновь там. Нынешняя власть чуть-чуть берет от 1937 года, от 1977 года, от 1927 года. То есть власть учится, репрессии разноплановые, пока еще не массовые, но репрессии, которые приводят нас к той печальной мысли, что то, чем занимался "Мемориал", – это вовсе не какая-то ретроспекция в прошлое, а это, к сожалению, и печальное настоящее.

Поэтому все здесь собранное как раз, может быть, отчасти и помогает нам понимать настоящее. А главное, – в чем-то это может быть очень амбивалентное заявление, – оптимистично смотреть в будущее, прекрасно понимать, что на смену репрессиям придет их прекращение, их осуждение и расследование этих репрессий.