Анна Качкаева: В России не так много телевизионных продюсеров и режиссеров, которые не один десяток лет делают телевидение для людей и про людей. Телевидение разговорное, телевидение авторское – «Взгляд», «12 этаж», «Старая квартира», «Пресс-клуб», «Мужчины и женщины», «Времечко», «Сто вопросов к взрослому», «Временно доступен», «Дежурный по стране», «Народ хочет знать». Телекомпания «Авторское телевидение» не изменяет диалогу как форме и сущности телевидения уже многие-многие годы. Именно это телевидение стало колыбелью для многих нынешних профессионалов, умеющих на экране говорить, спрашивать и слушать.
Президент «Авторского телевидения» Анатолий Малкин сегодня со мной в студии.
Анатолий Григорьевич, вы пришли на Мурманское телевидение в 69-ом году, в «послеоттепельную» пору. Миновало уже несколько телевизионных эпох, я уж не говорю, что страна другая, и уже 20 лет вы делаете телевидение совсем для другой страны. И вы всегда модифицировали вечное: люди разговаривают с людьми про людей и для людей. Так?
Анатолий Малкин: Это и есть суть телевидения.
Анна Качкаева: По вашему ощущению, когда, как говорят исследователи, телевидение в вашем исполнении, когда вы его делали в разные эпохи, попадало в аудиторную мишень, как нерв, как удовольствие, как отдача, когда вы точнее всего понимали, что оно нужно, оно ко времени и «я со своей аудиторией»?
Анатолий Малкин: Это было на переломе 90-ых и 2000-ых. Это было время, когда телевидение и общество соединились, когда телевидение перестало врать, перестало делать «фальшаки»...
Анна Качкаева: Наверное, в 80-ых и 90-ых?
Анатолий Малкин: В моем понимании, с момента «12 этажа», как первого полушага, потом «Взгляд», а потом все, что мы делали уже в рамках собственной компании, - это все было тем телевидением, которое действительно что-то меняло, было нужно, давало информацию, во множестве свежую, новую, не врунскую. Оно было очень идеологизировано, но с точки зрения вашего названия «Свобода». Идеология полной свободы и полного доступа к информации - тогда телевидение эту функцию абсолютно выполняло. Тогда и радо-то не было всерьез. Сейчас радио эту функцию в какой-то степени на себя оттягивает, поскольку на современном телевидении этого очень мало. И это было время, когда было счастье, когда ты понимал, что давая программу в эфир, ты соединяешься с огромным количеством людей, которые чувствуют, думают, спорят, но им не все равно.
Анна Качкаева: Если говорить о главной беде нынешнего телевидения, оставляя за скобками душноту, что бы вы еще назвали?
Анатолий Малкин: Оно абсолютно коммерческое, то есть оно использует пространство телевидения для зарабатывания денег и создания ложных смыслов.
Анна Качкаева: А что это значит – ложные смыслы?
Анатолий Малкин: Потому что мы не живем так, как оно нам показывает, мы не думаем так, как оно думает, мы не говорим так, как оно говорит. Навязываются стереотипы, которые не свойственны обществу совершенно, не этот ритм, в котором существует телевидение, не те сериалы или герои, которые существуют. Мы же понимаем, что это – вранье. Такое количество замечательных копов, которые существуют на телевидении, которые показывают нам, как должно быть, - в этом пространстве это существует. Но на улице-то все по-другому. И это телевидение служащее, не служивое. Как у Чацкого: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Вот это прислуживающее во многом телевидение. Это телевидение на самом деле очень красивое, очень мощное, все эти упаковки, обертки создаются потрясающе. Другое дело, что за всем этим, на мой взгляд, существует смысловая пустота. Это телевидение не обращено к людям. И оно продуцирует фальшь, ну, не оно само, так жизнь устроена у нас сейчас, что все, что на телевидении, оно так программирует, а особенно тех, кто это смотрит много, что ты жизнь начинаешь через телевидение воспринимать по-другому. И чтобы освободиться от этого, надо куда-то далеко отъехать. За границей ты вдруг теряешь это и думаешь: «Господи, это ж все по-другому! Здесь по-другому идет реклама, она какая-то человеческая, она тебя не раздражает, здесь по-другому люди смотрят. Нет какой-то дерготни. Ты не включен в электрическую розетку, в розетку их смыслов». А вообще очень вредно долго смотреть сегодняшнее телевидение.
Анна Качкаева: Хотя телесмотрение не уменьшается.
Анатолий Малкин: Аудитория разломлена. Та часть аудитории, которой это противно, она просто перестала это смотреть или смотрит очень выборочно то, что с ней совпадает. А та часть телесмотрения, которая существует, - ну, это все-таки люди, с которыми мы в 90-ых не соединялись. Для них то телевидение, которое мы делали тогда, оно было не совсем их. А сейчас они получили то, что им нужно: телевидение простых смыслов, жестких решений, никаких шагов вправо-влево, никакой той глубины, которая требуется для того, чтобы долго смотреть, поменьше человеческих ток-шоу, побольше ток-шоу, связанных со всякими скандалами, - все то, что необходимо для того, чтобы развлекаться.
Анна Качкаева: Нынешние теленачальники, многие из которых вам знакомы еще молодыми людьми...
Анатолий Малкин: И все – очень талантливые люди.
Анна Качкаева: Безусловно. Как я люблю говорить, из очень хороших детских, образованные люди. Они любят сравнивать телевидение с очень прикладными, утилитарными вещами: с общественной столовой, со службой быта, даже с холодильником. Хотя, как известно, бывают разные точки питания, разные сервисы и разные холодильники.
Анатолий Малкин: Желудок и мозг – это все-таки разные вещи. А если говорить о прямой кишке, то совсем противоположные.
Анна Качкаева: А у вас есть какое-то емкое определение назначения телевидения?
Анатолий Малкин: С питанием – возможно. Но телевидение, в моем понимании, должно очищать человека, давать именно то, что тебя немножко в жизни...
Анна Качкаева: Не понижает.
Анатолий Малкин: Какие-то смыслы. Которое все-таки совесть пробуждает, стеснение, сострадание, понимание того, что есть слабые и есть сильные, слабым надо помогать. Ну, масса смыслов. Телевидение должно продуцировать все-таки человеческое в обществе. Ведь отбор на телевидении – это агрессивный, молодой, жесткий профессионал, у которого на сантименты остается очень немного, который откупается, скорее, в сантиментах. Он жертвует на какие-то вещи и говорит: «Ну и все. А как эти деньги потрачены, меня это не очень волнует». Это история коротких эмоций, коротких смыслов: ну, чуть-чуть встряхнулся, освежился и побежал снова зарабатывать. А в длинную люди не живут. А телевидение должно все-таки понимать, что жизнь строится не из клипов.
Анна Качкаева: Это означает, что все-таки профессионалы, которые моложе вас на 10-15 лет и руководят телевидением, и создают смыслы, как бы они от этого ни открещивались, потому что ни общественная столовая, ни холодильник...
Анатолий Малкин: Я же говорю о своем понимании.
Анна Качкаева: Но с этими людьми вы все-таки общаетесь. Когда им задаешь эти вопросы, они говорят: «Ну, телевизор не про это. Причем здесь наша ответственность?». Есть личная ответственность за продуцирование этих смыслов?
Анатолий Малкин: За пределами слоганов существует реальная практика. Поэтому сказать можно все что угодно. Реально они – все равно люди телевидения. И реально они все равно понимают, что замечательно говорящий человек, он для них является объектом. И он – не субъект, а объект, потому что таких людей мало, и они все равно будут за ним идти. Поэтому можно говорить о столовке, о холодильнике или о других местах, но, скорее всего, телевидение – это, на мой взгляд, первая аудитория МГУ, это площадь, это улица, это зал. Телевидение – это пространство, в котором мы должны видеть многое. Телевидение – это все-таки вещь, которая создана для совершенно определенной истории. Его и делали, в общем-то, для того, чтобы можно было увидеть собеседника, а не только услышать. И делали для того, чтобы ты мог получать дома то, на что у тебя не хватает или денег, или возможностей, но ты имеешь это дома, и ты вместе со всеми. Телевидение для того, чтобы все мы были вместе: в России одни вместе, в Америке другие вместе. Но сейчас оно стало бизнесом. Поэтому смысл, на мой взгляд, сегодняшнего этапа... Никого не ругаю. Я считаю, что каждый имеет право на своего зрителя. Ведь они же выбирают. Есть же аудитория у каждого канала. И есть масса неприкаянных, у которых нет своего телевидения, начиная с детей и заканчивая пенсионерами. Огромные слои общества лишены, и они неинтересны, потому что они...
Анна Качкаева: ...не укладываются в рейтинговое поголовье.
Анатолий Малкин: И это та часть аудитории, на которой нельзя зарабатывать. Они не продуцируют денег для рекламных компаний, и это беда. А сейчас наступает тот момент, когда цифровое телевидение (если все получится нормально), наконец, даст аудитории массу нишевых каналов, когда, наконец, трэшевые каналы уйдут...
Анна Качкаева: ...туда, где хочется 10% с удовольствием адреналин получить.
Анатолий Малкин: Есть лишних 10 или 50 долларов, ты заплатил за эти трэши – и получаешь это дома легко. И это не мешает другим. Невозможно же оторвать ребенка вот от этого, потому что здесь жесткая, агрессивная картинка, и тебе говорят: «Это же интересно!». Но что с этого интересно? Куда это интересно идет? Каким образом это интересно действует? Вы же понимаете, что вас трудно запрограммировать, а ребенок с 7 лет до 12-15, смотря все эти вещи, он совершенно определенно начинает воспринимать мир. Поэтому должна быть масса вещей, которые приходят к группам людей, и должны быть открытые каналы, которые все-таки настроены на то, чтобы поддерживать общественный мир и давать обществу понимание общей жизни.
Анна Качкаева: Анатолий Григорьевич, вы сказали, что телевидение, как кровеносная система, соединяет страну, соединение всех со всеми. Глобальное телевидение соединяет, условно, человечество. Вас не удивляет, что с точки зрения телевизионного потребления и рекламы, которая заложена в контенте телевизионном, Россия очень, условно говоря, американо-ориентированная страна? Но если ты смотришь на ценности, они никак не соединяются. То есть потребляем так же, а ценностный ряд никак не накладывается.
Анатолий Малкин: Мне кажется, что нас активно вестернизируют всерьез и давно, но это происходит, на мой взгляд, от смешного момента – потому что мы все в детстве мечтали о джинсах «Levis».
Анна Качкаева: Так поколение за 20 лет выросло.
Анатолий Малкин: Человек, который занимался в 60-ые годы фарцовкой или жвачку доставал, или за финиками бегал и хотел сигарету «Marlboro», - это навсегда. Точно так же, как люди, которые прошли блокаду, - они не могут спокойно смотреть на еду. И это все равно история нашей несвободы, то, что происходит, это история того, что мы все равно считаем, что мы, извините, не второй сорт, но не самые свободные люди, нам не хватает этого и этого, хотя на самом деле всего достаточно. Надо только уметь жить всем нам, не надеясь на государство, по-человечески друг с другом – и сразу все наладится. У них же налаживается. Посмотрите, на западный футбол, они же не встают и не орут во время гимна. А почему наши орут? Это ведь происходит от внутреннего нашего хамства, нашей невоспитанности, нашего понимания, что мы несколько другие, или просто оттого, что навязывается в какой-то степени. Мировое телевидение мягче, человечнее, на мой взгляд, спокойнее.
Анна Качкаева: Потому что там есть необходимость рассматривать его как общественное благо. Форма общественного телевидения заставляет их существовать...
Анатолий Малкин: Я думаю, что проблема в том, что люди телевидения, как и люди в некоторых других инстанциях, они живут в своем пространстве. Им кажется, что в этом спрессованном пространстве, быстрого, не дай Бог заскучать телевидения существует вся страна. А народ-то совершенно по-другому живет. Там телевидение ближе к тому, что происходит: есть жесткие вещи, есть быстрые вещи для молодых, которым скучно.
Анна Качкаева: Я абсолютно с вами согласна. Я посмотрела «ТЭФИ - Регион» - очень много работ в информационном и в развлекательном вещании. И лишний раз поняла, что дело не только в потреблении. Страны нет вообще с точки зрения страны, и это не просто параллельные потоки телевизионных картинок...
Анатолий Малкин: Есть страна в телевидении, а есть страна – страна, и между ними стыков почти нет. Новости о том, что какой-то замечательный человек построил какой-то завод и начал производить, воспринимаются так: «Ну, мы знаем, как это построено, мы знаем, на какие деньги это сделано. Это все фигня. У нас ничего невозможно». А на самом деле это просто не является предметом интереса. Мы не программируем народ на то, что люди те же самые, что есть замечательные учителя, и их большинство, есть замечательные врачи. Мы программируем на негатив, потому что это хорошо, драйвово работает, мы программируем на всякие жесткие и резкие вещи. И история того, что сейчас происходит, - это история разлома. Мне кажется, что в результате этого мыслящая часть общества перешла в Интернет или в другие вещи, где она получает некую информацию, потому что она же понимает, что это не совсем правда. И эта щель все больше и больше. Она и будет заполнена нишевыми каналами, которые дадут ту информацию, которой не хватает в реальной жизни.
Анна Качкаева: То есть «большое» телевидение, по-вашему, не умерло... Ну, говорить об умирании невозможно, потому что оно все равно останется. Но если говорить об изменении вектора. Оно стало самым массовым средством массовой информации. Может быть, оно сейчас уходит в состояние индивидуального?
Анатолий Малкин: Оно не стало самым массовым средством массовой информации. Мы вообще не имели информационного телевидения, может быть, в тот момент 90-ых – 2000-ых годов, когда вдруг хлынула с экранов правда. Эта калитка сейчас закрылась или прикрылась в какой-то степени. Все это несколько сепарированные вещи. Мне кажется, что телевидение сейчас как пространство соединения людей между собой и со страной, пространство информации не существует. Все разломано кусками. Телевидение сейчас существует как некие арт-объекты. Есть арт-объект одного канала, второго, третьего... Сам по себе – это очень любопытно. Но для того, чтобы понять – что, ты должен включить это и это, послушать вашу станцию, почитать газету – и составить себе впечатление, что же на самом деле. Ты ни одной передачи не можешь получить так, чтобы ты на самом деле получил всю информацию о конкретной вещи.
Анна Качкаева: Так, может быть, это реакция на время сетевое, индивидуальное, когда важно лицо, автор и так далее?
Анатолий Малкин: Нет. Автор важен, конечно, но хорошо бы, если бы мы разговаривали об общих вещах, чтобы мы понимали, о чем мы разговариваем. Чтобы не было так: два человека, ведущий, и лупят друг друга по физиономиям. А что происходит на самом деле, понять невозможно, потому что смысл конкретный у ведущего есть, а у этих двух людей они разные. Три смысла, и никто не соединяет. Кричат много, а смыслов никаких.
Анна Качкаева: Вы имеете в виду...
Анатолий Малкин: Я сейчас ничего не имею в виду, я не хочу разговаривать конкретно. Это нормально, когда есть такие передачи, которые сейчас существуют. Но рядом с ними не хватает еще десятка программ, в которых более скучно, с точки зрения канала, спокойно, нормально доводят человека до понимания смысла. А это не нужно почему-то. С одной стороны, можно понять, что канал боится потерять, а с другой стороны, канал, может быть, боится выдать не то, что совпадает...
Анна Качкаева: ...с линией партии.
Анатолий Малкин: Поэтому рядом должны появиться каналы, которые эти смыслы дают. А сейчас эти каналы заменяют разные станции, некоторые газеты и Интернет.
В Москве в определенное время вдруг начали уступать дорогу пешеходам. А есть часть людей в машинах, которые не уступают. Вот те, которые не уступают, они смотрят специальные программы. А те, которые уступают, им как раз не хватает телевидения. Потому что этот человек может позволить себе остановиться, потерять кусочек времени и никого не задавить. Это очень серьезная история. Я думаю, что если бы мы научились точно так же относиться к телевизору, не просто сказать «я его выключил, я не хочу смотреть», а телевизор нужен. По сути, это часть, которая соединяет меня с другими людьми. Интернетом не обойдешься.
Анна Качкаева: Это поле общего разговора.
Анатолий Малкин: Если бы аудитория потребовали по-настоящему своего телевидения, оно бы появилось. Общественная потребность была бы услышана - и это было бы сделано.
Анна Качкаева: Когда-то вы сказали, что «Старую квартиру», несмотря на Госпремию, спасла мама министра Лесина, потому что любила эту программу. Тогда повезло с мамой. Иногда не везет: программы мечут по сетке, закрывают и так далее. Я спрашиваю у профессионалов, им очень трудно это сформулировать. Может быть, вы сможете, потому что много времени, эпох и жанрово вы работали в одной стилистике, хотя очень разнообразна форма была. Вы можете объяснить, как на телевидении чувствуют востребованность или исчерпанность программы или формата? Что такое ваше ощущение времени формата, ощущение режиссера, продюсера?
Анатолий Малкин: У меня такое ощущение, что все чувствуют. Я не скажу, что цифрами, хотя и они что-то говорят в абсолютном своем выражении. В какой-то момент вдруг это начинает гулять. Хотя на мой взгляд, чем дольше программа находится в эфире и с постоянным рейтингом, пускай не увеличивающимся, ну, доля 6-10, тем больше это является знаком того, что это принято как жизнь. А жизнь ломать нельзя, потому что у человека возникает голодание. Нельзя разрушать те вещи, которые соединяют людей. Программа должна 20 лет идти в эфире. Почему там человек в подтяжках мог сидеть 25 лет, и никто его не трогал, да еще и умоляли не уходить. А почему у нас надо все время менять? А что от этого меняется? Ну, чуть-чуть изменили бренды, подставили другого человечка или краски поменяли, но внутри все одно и то же, та же жвачка, которая пережевана десять раз. Это бессмыслица. Менять надо смыслы, надо добавлять по жизни. Судя по тому, что я вижу на всех каналах, очень хорошие вещи никто не убирает.
Анна Качкаева: А что такое «очень хорошие вещи»?
Анатолий Малкин: На «Первом» канале очень хорошие вещи – это «Что? Где? Когда?», КВН. Никто же не убирает. Это же продуцирует аудиторию, втягивает. Значит, это хорошие вещи. Я же производитель, я работаю со всеми, и со всеми, к счастью, нахожу общий язык, с трудами, с боями, с объяснениями, со смыслами. Есть своя зона вещания, есть свои люди и так далее. Другое дело, каналы настроены на массовую аудиторию, а это очень вредно.
Анна Качкаева: Поскольку вы мастер диалога, и компания ваша всегда в диалогово-дискуссионном режиме жила – с людьми про людей, у вас никогда не было ощущения... В последние месяцы появились программы, хотя все они про одно и то же, людей меняют, - «Прямой эфир», «Профилактика» на «России», «Что происходит?» с Симоньян, на «Первом» что-то рождается. Череда новых разговорных программ. Вы видите какую-то закономерность, когда в эфире начинается перезагрузка разговорных форматов? Это с чем-то связано?
Анатолий Малкин: Вы сами ответили на свой вопрос. То, что зритель начинает уходить от привычных форматов, они перестают действовать, исходя из цифр и из предпочтений, в том числе и рекламы. Каналы понимают, что они не успели в этот момент за общественным вниманием, они пытаются дать некоторые другие возможности, которые упущены. Понимаете, система свободы. В любую передачу, которая существует сейчас, надо ввести только одно – здесь должно быть все сказано до конца. И она станет абсолютно популярной. И делать формат – прямой эфир, кривой эфир, Симоньян или еще кто-то – это все от лукавого. Упаковка ничего не даст.
Анна Качкаева: А вот разговоры как разговоры. Ощущение, что был цикл, например, когда танцы на всех поверхностях, «Лед и пламень», игры, а был кусок телевизионный, когда были разговоры. Сейчас опять разговоры.
Анатолий Малкин: Это же связано с тем, что люди устают от разговоров, меняется что-то внутри общества, возникают на улице некоторые смыслы, которых не было до сих пор. И телевидение начинает на это реагировать по-своему, очень опосредованно, медленно, непоследовательно. Но реагирует. Сейчас время ток-шоу. По сути, сейчас время развлечения в информации. Людям нужна информация. Люди хотят переустройства жизни, люди хотят модернизировать не только государственную машину, но и взаимоотношения между собой. Люди устали от криминала, беспредела, от всего того, что происходит. Они не хотят жить в этом. Они хотят жить по-человечески в этой стране, не уезжать, не толкать своих детей туда, они хотят здесь переделать. И не понимая, почему этого не происходит, они требуют этих смыслов в Интернете. И телевидение за этим поворачивается, медленно, но поворачивается, не очень последовательно. Потому что прямой эфир должен быть прямым – вот и все. Мне кажется, что использовать название «прямой эфир» надо как «life», как «live», а не так, как происходит. Но это следующий шаг. Мы все равно вернемся к прямому эфиру, никуда от этого не уйти. Может быть, не на арт-каналах, но возникнет какой-то канал, который возьмет на себя эту функцию. Один уже пытается...
Анна Качкаева: Вы имеете в виду канал «Дождь»?
Анатолий Малкин: Да. «Канал в белых одеждах». Почему бы и нет? Таких каналов должно быть много, а зритель выберет.
Анна Качкаева: В истории российского телевидения не так много случаев, когда мировые компании покупают право на лицензии - «Дом-2», «Голод». И вот теперь, похоже, «Сто вопросов к взрослому», которые покупает «Би-Би-Си». Для меня тоже удивительно, что модификация пресс-конференций, где дети задают вопросы, вроде бы, простая, никому в мире не пришло в голову ее запатентовать. Я вас поздравляю! Слава Богу, что не только «Голод» и «Дом-2».
Анатолий Малкин: Дай Бог, если это получится. Меня англичане спрашивают: «Программе 5 лет, а почему она до сих пор нигде...». Потому что у нас нет возможности и денег для того, чтобы это проталкивать.
Анна Качкаева: На рынке показывать и получать. Вот «Би-Би-Си» ее купит и будет клонировать по миру. А вы, Анатолий Григорьевич Малкин, не поклонник клонированного телевидения, а адаптированного телевидения здесь, встраиваетесь в систему мирового унифицированного производства.
Анатолий Малкин: Я ничего не адаптирую.
Анна Качкаева: Вас будут адаптировать.
Анатолий Малкин: Ну и хорошо. В этой стране самое главное, что есть, - здесь есть замечательные мозги. Это страна людей, которые могут придумать в невероятных условиях невероятные вещи, которые думают по-другому, которые не думают по желобкам, которые соединяют разные истории между собой. Ну, нефть в земле. Ну, выселят нас с этой земли. Мы чем жить-то будем? Будем еще нефть искать? Мы же должны что-то из себя. А здесь всегда придумывали, не имея ничего, на коленке, запускали ракеты, делали невероятные вещи в чудовищных условиях.
Анна Качкаева: Но цена...
Анатолий Малкин: Не важно. Вопрос цены не стоит перед этой страной, к сожалению. Здесь человека пока еще не ценят. Но мозги здесь потрясающие. Очень жаль, если эти мозги уедут в «Силиконовые долины». Вот тогда мы встанем перед необходимостью выжить, потому что никто не будет жить в условиях, когда не дают возможности. Государство должно гранты давать людям и гарантировать свободу творчества. На самом деле нужна, прежде всего, свобода творчества, чтобы тебя никто не зажимал и ты имел эти возможности, чтобы не было рамок, чтобы социальные лифты, которых у нас нет, работали как у Петра I. Но этого же не происходит. Сколько надо несчастным людям с идеей, которую можно развить, ходить, потом плюнуть и выстроиться в обычную систему псевдосоветскую. Это должно быть раскрыто. Тогда сразу прыжок будет. И «Сто вопросов» - в рамках авторского телевидения сделана свободная система творчества, люди имеют право придумать, прийти и потребовать реализации, и если они достойны своей идеи и могут это реализовать, они получают эту возможность. Моя задача, прежде всего, - чтобы это появилось для всех. Моя единственная задача: свободный и талантливый человек должен иметь право на свой голос в эфире. И тогда все сразу раскрывается. Мы за неделю придумаем десяток форматов.
Анна Качкаева: Я сейчас про другое. У меня такое ощущение, что вы осуждаете абсолютный культ коммерции, что он связан с рейтингом и так далее. Вы, вписываясь в мировое производство, становитесь частью этой унифицирующей системы взаимоотношений, когда не с отдельным...
Анатолий Малкин: А что делать? Иначе ты обречен. Даже если будет канал, который будет настроен на 15 миллионов таких, как я, он все равно существует на экономической основе. Он должен продуцировать смыслы для рекламодателей или для грантодержателей, или для государства, которому это нужно. Но кто-то должен кормить. Вы же хотите получить продукт, ничего не платя. Если 15 миллионов человек по рублю сбросятся (а нужно больше, чем по рублю) и скажут: «Нам нужен такой канал. Мы будем это содержать, потому что мы вам доверяем», - это будет существовать именно в том смысле, в котором вы видите. Это будет абсолютно общественное телевидение. А в этой стране самые умные, самые талантливые – только на халяву. «За телевидение платить не буду. За Интернет заплачу». Что он тебе дает – не понятно, но ты платишь. А эту машину – только бесплатно. «Еще чего, платить!». Вы посмотрите, сколько у нас людей, у которых есть тарелки. Может быть, 5 миллионов человек, которые готовы заплатить 30 центов.
Анна Качкаева: Но через широкополосный доступ тоже очень много к телевидению подключаются.
Анатолий Малкин: Необходимости в свободе нет. Мы развращены советской системой, когда это все было специально сделано бесплатно, чтобы ты включал и смотрел...
Анна Качкаева: Хотя в 50-ые годы Хрущев пытался ввести...
Анатолий Малкин: А ему Идеологический отдел сказал: «Вы чего?! Мы смыслы продуцируем в головы», - и все это было закрыто. И вся эта отрава сидит здесь. За все хорошее надо отдать свою цену. Заплати – и получи.
Анна Качкаева: Эдуард, Петербург, здравствуйте.
Слушатель: Добрый день. Какова ваша точка зрения, цель деятельности современного российского телевидения? Какую цель оно преследует – создание нового человека, идеологические моменты? И вы говорили о свободе. А лучше, чем Маркс, еще никто не сказал: свобода – это осознанная необходимость.
Анатолий Малкин: Начну с финала, что свобода – это осознанная необходимость. И лучше Маркса никто не сказал. Пока люди в нашей стране не осознают свободу как осознанную для себя необходимость... не для всех, потому что очень удобно учить других, для себя необходимость, до тех пор они не объединятся и не потребуют для себя нового телевидения. Все остальное требуйте сами.
Телевидение существует, потому что есть коммуникативные возможности. Оно было придумано. Оно существует, как существует стул, стол, микрофон, ваша квартира. Это телевидение, то есть видение по телевизору или видение на расстоянии. Вам не все показывают. Ищите возможности смотреть все. И никаких идеологических... Это не церковь. Если вы приходите в церковь, вы от священника не можете потребовать: «Измени мою жизнь!». Вы идете к иконе, ставите свечку и разговариваете с Николаем Чудотворцем, прося, а на самом деле осознавая, как я живу и что я хочу в своей жизни переделать. А икона и эти глаза – вы понимаете, с кем вы разговариваете. Этот человек пожертвовал своей жизнью для того, чтобы вы могли сейчас жить и так разговаривать. Вот и все. Церковь – это место просьб к самому себе через некую ауру. Телевидение не для этого. Телевидение – это место, где соединяются свободные люди и пытаются найти для себя смыслы. Телевидение – это место, где дают полную информацию о случившемся, и вы знаете, что дальше можно не смотреть, вы получили полную информацию. Телевидение – это место встречи с очень значительными фигурами - авторами, комментаторами, у которых есть своя субъективная точка зрения на мир. Вы получаете свободу духа, питание для своего мозга, для своего сердца.
Анна Качкаева: А питание вы можете получить опять же благодаря новому проекту «Авторского телевидения», который завтра начинается на канале «Культура», четыре серии – «Андрей и Зоя».
Анатолий Малкин: По-моему, мы сделали очень хороший проект. Посмотрите внимательно, потратьте время. «Андрей и Зоя» - это история о жизни семейной пары Андрея Вознесенского и Зои Богуславской. Это очень простая, очень ясная, на мой взгляд, очень хорошо сделанная работа, с очень хорошей интонацией.
Анна Качкаева: Предтечей отчасти был «Подстрочник», монолог женщины, много пережившей.
Анатолий Малкин: Это сделано немножко более изощренными способами. Но это история жизни, история того, как соединяются люди, что они друг от друга требуют, как они делают друг друга по жизни, как помогают, где мешают. И на самом деле это история нашей страны. И это очень любопытно по фигурам, по всему. Посмотрите, по-моему, получите удовольствие.
Вчера снимали новую программу «Жена» с Ларисой Голубкиной. 4,5 часа божественного разговора у Киры Александровны Прошутинской. Думаю, что в мае вы получите встречу с очень интересными людьми, которые были женами очень значительных и очень интересных людей.
